Южный Урал, № 2—3 - Алексей Сурков

Я. Вохменцев

СТИХИ

ПЕВЕЦ СВОБОДЫ

Когда, припав к душе народной,Услышал ты глубокий стон, —Твой ум, живой и благородный,Был самовластьем возмущен.Столетья под ярмом тяжелымТомилась русская страна.Ты знал, что царским произволом,Как цепью, скована она.Как рокот бури отдаленной,Не умолкал восстаний гул.И над злодейскою коронойТвой гнев, как молния, сверкнул.Еще яснее в дни изгнаньяУвидел твой орлиный взорОтчизны горькие страданьяИ рабства дикого позор;Увидел, как народ унижен,Хотя и славен и могуч.Но ты мечтал, чтоб в сумрак хижинПроник свободы светлый луч.И, не страшась судьбы опальной,Сердца людей глаголом жегПевец России гениальный,Грядущей вольности пророк.Твой голос был, как зов набатаДля сыновей родной земли,Что мрачной площадью СенатаНа смерть и каторгу прошли.Могучий сеятель свободы,Свершая свой отважный труд,Ты верил: пронесутся годы —И злаки чистые взойдут.Хотя стоял двуглавой теньюСтервятник злобный над страной, —Ты знал Руси предназначенье,Ты верил в свой народ родной.И вот свершилось. СамовластьяДавно развеян темный прах.Твои стихи, как гимны счастья,У всех народов на устах.

НАЧАЛО

Сад за окном гудит метелью,Сверкает иней на окне.К тебе в студенческую кельюЯвилась муза в тишине.Горячий воск струили свечиСреди раскиданных томов.Ты был то весел и беспечен,То неподвижен и суров.И вдруг оставлены в покоеЖуковский, Данте и Дидро.Ты над зачеркнутой строкоюГрызешь гусиное перо.Как трудно с буйным сердцем сладить!Горят зрачки орлиных глаз.Не в эту ль ночь в твоей тетрадиАрист поднялся на Парнас?Потом твое стихотвореньеДрузья украдкой в город шлют.Там полудетское твореньеУже тисненью предают.Но предсказать была не в силахСловесность русская пока,Какое мощное светилоПробьет лучами облака.…В лицее — праздник. Строгим лицамПод стать колонный строгий зал.Вот имя новое КуницынС улыбкой гордою назвал.Выходит юноша, робея,Затрепетав, читает он.И зал притихшего лицеяМогучим чувством потрясен.Как будто настежь створки ставен…Не в окна, — в сердце хлынул свет.И встал восторженный ДержавинБлагословить тебя, поэт.Твой каждый стих был чист и звонок,И ум, и страсть пылали в нем.Взмахнувший крыльями орленокСебя почувствовал орлом.

БОЛДИНСКАЯ ОСЕНЬ

…Опять от невесты ни слова!И даже оказии нет.Тоскует ли там Гончарова,Как здесь, в карантине, поэт?Хоть знала б, что Пушкин тревоженКоторые сутки подряд.Поехать? Проезд невозможен —Посты на дорогах стоят.Но ты, сохраняя презреньеК своей беспощадной судьбе,В работе найдешь наслажденье.А осень — по нраву тебе.Пусть скажет скорее ТатьянаВсе то, что сказать суждено.Последние главы романаЧитатели просят давно.Вот в сказочно-пышных владеньяхГостей принимает Салтан;Вот в храм пробирается теньюЗакутанный в плащ Дон-Гуан;Вот злобная зависть СальериУже превращается в яд…В труде пролетают недели.Стихи, как рубины, горят.Ты любишь бродить вечерами,Ни с кем не чуждаешься встреч.Ты любишь сидеть с мужикамиИ слушать крестьянскую речь.На улице встретив поэта,Рассказывал нищий один,Что будто поблизости где-тоУже отменен карантин;Что где-то в каком-то поместьеПопойкой встречали чуму.И Пушкин… За редкие вестиЧервонца не жалко ему.А утром взволнованно сноваК перу потянулась рука…Сверкает граненое слово,Бежит за строкою строка.Шумят и толпятся виденья,Тебя окружая, певец.И жар твоего вдохновеньяСогреет мильоны сердец.

Д. Захаров

СТИХИ

ЭРЗЕРУМ

Бездушный, чопорный и пестрый —холодный Невский — позади.Шлагбаумы и версты, верстымелькают мимо на пути.В ямской измучился карете:дорожной скуки — хуже нет.И вновь Кавказа вольный ветервдыхал взволнованно поэт.Кавказский конь под ним горячий,свобода с ним — пускай на миг!Он в русский стан поспешно скачет,где доблесть воинов гремит.Там янычары в беспорядке,оставив крепость Эрзерум,знамена кинув, без оглядкибегут от русских наобум.Там в рядовом строю солдатскомлишены званья и чиновгерои площади Сенатскойего встречали у шатров.Бокалы шумно наполнялидрузья, поэта окружив.Но стынет, стынет пунш в бокале:печален Пушкин, молчалив.…И снова — в путь: к гремучим рекам,к вершинам гор восходит он —и над Кавказом, как над Веком, —стоит, сияньем окружен.

ОРЕНБУРГ

По степям оренбургским травыпугачевский укрыли след.По дорогам мятежной славык Оренбургуспешит поэт.На пространстве —широком, диком —веют горькие ветерки.Там летали с казацким гикомпо-над Каспием и Яикомзлые,огненные клинки.Там по сытым дворянским поместьям«шкура вон и долой душа!» —удалое ходило возмездье,правый суди расправу верша.Там по всем крепостям царевымгнев народныйпрошел с мечом.И не зря атаман суровыйназван запросто — Пугачем.…Слушал в избах поэт подолгусказы старых казачек — быль.…Плыли виселицы по Волге,и пожаромметался ковыль.Сонно пряжу старушка тянетда нескоро ведет рассказ.И сдается поэту — нянюбудто слышит онв тихий час.Вновь, как в детстве,волнуясь, слушает,(вьет лучина едучий дым)и уже — не Пугач с Хлопушею, —а Добрыня с Бовой пред ним.…Полночь.Бродит луна на страже.Сны бегут от поэта прочь.Гончаровой Натальей Машакапитанскаявходит дочь…Пыль дорожная. Долгим думамнет конца, как дороге степной.Что-то тянет ямщик угрюмый.Что он тянет —ямщик удалой?..И опять — как всегда виноватыйГончаровойпокорный взгляд…В оренбургской степизакаты —как казацкая кровь —горят.

К. Боголюбов

УРАЛЬСКИЙ САМОЦВЕТ

(Главы из повести о Д. Н. Мамине-Сибиряке)

ОПЯТЬ НА УРАЛЕ

В окне вагона мелькали леса, перелески, зеленые квадраты озимых, бурые полосы паров. Изредка показывалась деревенька. Серые избы, крытые соломой, подслеповатые окошки. На станциях толпились мужики и бабы в лаптях, в домотканных зипунах. И опять леса… Убогая и бессильная, могучая и обильная, тянулась бесконечными пространствами Русь.

Попутчиком оказался земляк, екатеринбургский промышленник. Человек пожилой, осанистый, но расторопный, бойкий. Седая бородка, в узеньких черных глазках — плутоватая усмешка. Такому не клади пальца в рот — всю руку откусит.

— Как спалось?

— Благодарствуйте. Сон у меня легкий. В дороге я самый счастливый человек: ем да сплю. Только вот денег дорогой порастряс. Одна Москва чего стоила. В Славянском базаре, знать-то, сотни три оставил.

— Полноте! Вам ли скупиться? Об уральских промышленниках не только в России — за границей говорят.

— Славны бубны за горами. Побывал бы, кто говорит, в нашей шкуре — запел бы Лазаря.

— Да ведь слезы-то ваши дешевые! Сегодня убыток — завтра барыш.

— То-то и беда, что барыш мимо рук плывет. Уральское горное дело на ладан дышит. Был я на нижегородской ярмарке прошлый год, так, поверите, плюнул только с досады. Юз своим железом всех наших заводчиков прихлопнул. Всю цену, понимаете ли, сбил. Ему хорошо, конечно, у него, подлеца, пудлинговые печи, у него уголь под током. А мы все за старинку держимся. Вот она и подвела, старинка-то. На южных заводах теперь и производство ширится. А мы столько лет Расею-матушку железом кормили, и вот тебе на — хоть сам железо грызи, И не знаешь, в которую сторону податься. Цены снизить нельзя — потому как прямой убыток. Казна, понятно, не выручит, капиталу запасного нет. Пошли искать компаньонов. Весь Урал теперь акционерами только и держится. На миру, говорится, и смерть красна. Вот они каковы дела-то уральские! А вы говорите: барыш.